Там прохладно и хорошо. Сквозняк снует из комнаты в комнату, по дому бродит привиденье. Портреты на стенах, бабушкин брат, он же художник. Он стареет, портреты с каждым годом становятся все диспропорциональнее, размашистее. Дарит их по-прежнему на дни рождения, никто не обижается. Я верю, что когда-нибудь подарит и мне, и этого же боюсь: вдруг там буду такая? Не подарит, не доживет.
Запах пионов везде, с дачи привезли. Праздник, хрусталь, розетки с вареньем. Снова прохлада, компоты, блины. День рождения или поминки, не так важно, все одно. Родственники, неторопливый интонационный рисунок их разговоров — диминуэндо именно там, где ожидаешь. Все в зал, будем играть на пианино. Каравай, выбирай кого хочешь. Давняя игра, первая любовь. Убежать ото всех, в одной из пяти (шести) комнат в квартире с высокими потолками есть шкаф, забитый цветной гофрированной бумагой, карточками с животными, разноцветными книжками, фарфоровыми фигурками. Учительница начальных классов — это как, интересно. Бабушкина сестра всегда в гипюре или шифоне, на голове пучок, но без платка. Срывающиеся жалобные стоны: забыли, когда покупали в последний раз колбасу. Не люблю, ненавижу, городское. Моё все в другом — в покорно-бодром тоне моей деревенской бабушки, в искрящейся голубоглазой улыбке деда. Там да, там я сама. Никогда не жаловаться, смеяться над собой, помогать.
Низкое окно, первый этаж. Улица — одна из первых в городе, небольшой сквер, где белая хрупкая фигура возникает всегда неожиданно. Знаю, что она здесь, и все равно всегда оторопь. Спасла, помогла, взметнув облако степной прогорклой пыли, вытолкнула из-под грузовика, а сама погибла. Всё загадочно, всё книга, которую я никак не могу до конца прочитать.
От шкафа уводят, арпеджио градом куда-то опять летят, будешь что-то играть? Хочется, чтобы мама спрятала в свою цветочную юбку, зарыла в эти духи, подняла свое прекрасное смуглое от жары лицо и сказала им. А она хохочет.
Я хочу киндер-сюрприз, не сам, а фигурку. Не эту, а другую. И эту тоже хочу, обмен невозможен. Просыпаюсь ночью, плачу так, что просыпается мама. Надо выбирать, надо постоянно выбирать, я не могу. Снова хохочет, рассказывает всем, тоже смеюсь. Пианино, другое уже, хохочет вместе с нами.
Срывается на легенду о домбре, она задыхается и перестукивает собственное сердце. Домбра говорила правду и ей залили в глотку горячий свинец. Не знаю откуда, но я знаю, что так будет всегда. Что сколько ни говори, ты затихнешь с последним тактом.
Шоколадная паста, сваренная дядей, торт графские развалины. Пить чай из блюдечка, чтобы не обжечься. Что бы вот просто не разбавить холодной водой, снова смеется. Коллекция камней на полке, теперь я знаю, что аметист и кварц.
Холодные полы в коридорах, двор-почти-колодец. Откуда это всё могло быть там? Пионы сменяются сиренью, ведро сирени, зал музыкалки. Первое осознанное расставание со словом "навсегда". Потом гладиолусы, потом уже жара и всё совсем другое. И если это мои корни, то откуда ты так хорошо об этом знаешь?